Убить/спасти: споры вокруг трофейной охоты

Слоны то и дело появлялись небольшими группами среди пыльных сухих котлованов — они искали воду. Стояла сентябрьская жара — столбик термометра подбирался к отметке +40ºС, однако животные невозмутимо продвигались вдоль кромки пустыни Калахари по резервату Ньяе Ньяе.

Этот намибийский резерват находится в ведении общины бушменов местного племени сан: здесь в довольно суровых условиях проживает около 2800 человек.

Мы последовали за одной из групп, то и дело натыкаясь на сломанные ветви деревьев и свежий слоновий навоз. Стоило животным почуять наш запах, как они перешли на легкий бег, звонко протрубив о приближавшейся опасности.

Спустя некоторое время мы заметили слонов на горизонте: силуэты едва выделялись в зарослях верблюжьих акаций — для своих размеров они отлично замаскировались, и лишь острый глаз следопыта, бушмена по имени Дэм, смог их различить (невысокий и худощавый, Дэм ехал стоя в кузове нашего пикапа, чтобы лучше видеть все, что происходит вокруг).

«Сло-он!» — вдруг закричал он и принялся колотить по двери. Мы резко затормозили, Дэм спрыгнул, чтобы разглядеть след на песке. Рядом с ним тут же вырос наш гид Феликс Марневек — в шортах и в тканевой шляпе на голове он выглядел заправским охотником.

Внимательно осмотрев след, Феликс утвердительно кивнул. Огромный след лишний раз доказывал: на просторах Ньяе Ньяе живут одни из самых крупных слонов, оставшихся на планете.

Постепенно подтянулись оставшиеся члены нашей экспедиции, в том числе еще один бушмен — инспектор, следивший, чтобы охота проходила в полном соответствии с правилами и квотами резервата. Последним из машины на дневной зной вышел тот, ради кого и была затеяна эта экспедиция, — клиент.

Американский бизнесмен открыл пассажирскую дверь и вытащил сделанный на заказ двуствольный карабин, стреляющий мощными патронами Nitro Express калибра 470. Такие карабины стоимостью до 200 тысяч долларов очень популярны среди охотников на крупных животных — в первую очередь благодаря высокой убойной силе. Наш клиент, заядлый охотник, успел в этом сезоне побывать и в Африке, где его трофеем стал леопард, и в Центральной Азии, где преследовал горного барана Марко Поло. И вот он снова здесь, на Черном континенте, — теперь ради слона.

По словам Феликса, стоимость 14-дневной охоты на одного слона составляет около 80 тысяч долларов. За год в Ньяе Ньяе на трофейной охоте разрешается добыть не более пяти животных — часть суммы становится доходом племени (и весьма существенным доходом); остальное тратится на природоохранные проекты.

В качестве трофея приезжие охотники забирают слоновьи бивни, а мясо по взаимной договоренности отдают племени. Марневек вместе с клиентом, имя которого я не называю по его просьбе, побежали за Дэмом, резво припустившим за добычей. «Клянусь, это лучший во всей Африке следопыт! Даже если добыча уйдет за 50 километров, Дэм будет преследовать ее до последнего», — бросил Феликс, обернувшись.

Просвещенные охотники прошлого — от Чарльза Дарвина до Эрнеста Хемингуэя — вносили вклад в дело охраны природы, заботясь о восполнении популяций диких животных и сохранении исконных мест их обитания. Сегодня в одних только Соединенных Штатах миллионы долларов от продажи охотничьих лицензий направляются на финансирование природоохранной деятельности.

А любой охотник, у которого в доме есть морозильная камера, забитая мясом дичи, с готовностью расскажет вам, что собственноручное убийство животных в дикой природе более гуманно, чем покупка в супермаркете мяса свиньи или коровы, выращенной на ферме.

Однако современная трофейная охота, прежде всего на животных «большой пятерки» в Африке — слон, лев, леопард, носорог, буйвол, — поднимает множество моральных и финансовых вопросов. Убийство диких зверей из спортивного интереса неизбежно сталкивается с общественным неприятием, особенно если зверь хорошо известен и у него есть кличка — как случилось в Зимбабве, когда был убит 13-летний лев Сесил (о нем еще пойдет речь ниже).

По данным биологов, численность крупных млекопитающих на охраняемых африканских территориях сократилась с 1970-го по 2005 год на 60 процентов. Расширение зон хозяйственной деятельности человека, изменение климата, повышенная активность браконьеров — все эти факторы будут способствовать дальнейшему снижению численности популяций. Именно поэтому многие охотники — в том числе и американец, приехавший в Ньяе Ньяе, — убеждены, что легальная и при этом очень дорогостоящая охота на слонов, особенно с учетом того, что убивать разрешается лишь животных, достигших преклонного возраста, — это хороший способ обеспечить охрану как самих диких зверей, так и среды их обитания.

…Тем временем преследование продолжалось. Миновав небольшую возвышенность, мы наконец увидели их: три самца саванного слона мирно жевали листву и траву. Американский охотник схватился за карабин.

Обычно африканские слоны живут от 60 до 70 лет, наиболее крупным особям, как правило, за 45. У охотников считается, что можно стрелять животных, вес бивней которых превышает 23 килограмма — опытные проводники достаточно точно определяют вес на глаз. Американец хотел подстрелить слона с бивнями тяжелее 32 килограммов, но в попавшейся нам группе таких крупных особей не оказалось. Оценив обстановку, Феликс побрел обратно к машине. Никто не выглядел разочарованным: побыть рядом с этими удивительными существами уже удача.

«Выстрел — это финальные пять процентов охоты, — объясняет Марневек. — Мне очень хреново всякий раз, когда слон умирает, но мертвые помогают остаться в живых другим слонам (а их на этих землях больше 2500). Трофейная охота — лучшая экономическая модель из всех, что есть в Африке. В конце концов именно благодаря ей мы сохраним эти земли — и слонов». Такую точку зрения разделяют многие охотники — и яростно оспаривают очень многие биологи.

В тот день я так и не смог понять: неужели мир на самом деле устроен настолько жестоко? Неужели необходимо убить пять слонов, чтобы спасти две с половиной тысячи? А если посмотреть на это иначе: можно ли вообще никого не убивать?

С воздуха Африка выглядит как большая сказочная страна: обширные пастбища, глубокие ущелья, величественные пустыни и полноводные реки. Ее земли кажутся нетронутыми и никем не заселенными. На первый взгляд они — воплощение наших представлений о дикой природе.

Но современные реалии таковы, что на каждый участок земли здесь есть претенденты. Обитающие на этих территориях животные превратились в товар и стали частью потребительских схем — их рекламируют и продают, а все их существование зависит от покупательского спроса. Дикая природа целого континента стала своеобразным аналогом нефти — и, как и черному золоту, ей рано или поздно придет конец.

Трофейная охота давно превратилась в многомиллиардный бизнес — и во многих странах его покрывают коррумпированные правительства. Во многих африканских государствах к югу от Сахары трофейная охота разрешена, прозрачность процесса ее организации варьируется от страны к стране. Как правило, правительство устанавливает годовую квоту, отражающую состояние популяции каждого вида. На виды, оказавшиеся под угрозой, охота запрещается вовсе (так, в ЮАР нельзя охотиться на леопардов). В Кении трофейная охота полностью запрещена с 1977 года, а в Ботсване с 2014-го установлен временный запрет на охоту в государственных угодьях.

«Было время, когда природные богатства Африки казались неисчерпаемыми», — говорит биолог Крейг Пэкер, специалист по львам, посвятивший работе на Черном континенте 40 лет жизни. Но, по его словам, пролетая над Африкой на самолете, с высоты 10 тысяч метров очень хорошо видно, что ареал диких животных сокращается. «Львы подвергаются все большей угрозе, спортивную охоту на них следует прекратить — за исключением тех редких случаев, когда охотники смогут продемонстрировать реальный вклад в сохранение популяции диких животных», — уверен Пэкер.

Биологи приводят схожие доводы и в отношении других крупных животных. Рост спроса на носорожий рог, слоновую кость и кости льва — особенно в Азии — подхлестнул браконьеров. Однако ситуация остается неоднозначной, ведь некоторые популяции процветают именно там, где охота разрешена. Пример? Слоны из Ньяе Ньяе.

«Если расформировать резерваты в Намибии, то скорее всего здесь просто не останется дикой природы, будет лишь домашний скот, — утверждает Пэкер. — Главная забота биологов, и моя в том числе, — состояние популяции в целом. И в этом суть нашего конфликта с защитниками прав животных — ведь они считают, что ни одна особь не должна умереть. Для них подход биологов может показаться бессердечным и расчетливым». По мнению Пэкера, нет смысла бороться за спасение каждого отдельного животного; гораздо важнее сохранить жизнеспособную популяцию.

«Я вовсе не против охоты. Нужно просто искать компромисс», — говорит он. При этом компромисс не в пользу охоты: по мнению ученого, вклад охотников в сохранение дикой природы в масштабах всей Африки минимален.

Охота в цифрах

Тем временем охотники и чиновники часто цитируют любопытную статистику от Международного сафари-клуба (Safari Club International), поддерживающего трофейных охотников. По этим данным, 18 тысяч трофейных охотников, ежегодно посещающих Восточную и Южную Африку, приносят 436 миллионов долларов в ВВП стран региона. Защитники животных из организации Humane Society Organization приводят другие данные: 132 миллиона долларов, или 0,03 процента совокупного ВВП.

В 2013 году в ответ на предложение Службы охраны рыбных ресурсов и диких животных США о внесении львов в список угрожаемых видов The New York Times опубликовала статью директора общества по охране дикой природы Танзании Александра Сонгорва, в которой говорилось, что 21-дневная охота на льва приносит около 10 тысяч долларов платежей в государственный бюджет. Общая сумма поступлений в экономику страны в период с 2008-го по 2011 год достигла 75 миллионов долларов.

По словам Пэкера, 300 тысяч квадратных километров охотничьих угодий в Танзании требуют около 600 миллионов долларов инвестиций ежегодно. Очевидно, что одних платежей в 10 тысяч долларов за каждого убитого льва недостаточно.

Есть мнение, что весь спор об охоте на диких животных можно свести к одной фразе: активисты по охране природы из западного мира пытаются диктовать правила игры. Феликс Марневек называет это своего рода неоколониализмом.

«Кто дал право людям, сидящим на другом континенте, указывать нам, что делать с нашей природой? » — возмущается он.

Основной аргумент охотников: их взносы за каждого убитого зверя и оплата сопутствующих туристических услуг внесли реальный вклад в экономику континента и защиту мест обитания дичи, тогда как активисты, агитирующие за отмену охоты, только шуметь и умеют.

Проблема, однако, в том, что чрезвычайно сложно отследить судьбу сборов, поступающих от приезжих охотников, — тут все дело в коррумпированности местных властей. К тому же, уверен Пэкер, получаемых от спортивной охоты денег совершенно недостаточно для финансирования деятельности по сохранению популяции, например, львов. «Неудивительно, что за все годы, пока охота на львов разрешена, их численность продолжает сокращаться», — замечает биолог. Так, по данным Международного союза охраны природы и природных ресурсов, с 1993-го по 2014 год в Танзании количество особей сократилось на две трети.

Несмотря на это, охотники настаивают, что их деньги идут на финансирование самых разнообразных проектов — в том числе борьбы с браконьерами. К тому же они утверждают, что наносят экосистеме меньше вреда, чем давно обсуждаемая альтернатива охоте — фотосафари. В 2015 году страны Африки к югу от Сахары посетило около 35,4 миллиона иностранных туристов, в общей сложности потративших 24,5 миллиарда долларов.

Для привлечения богатых туристов с повышенными требованиями к комфорту необходимы вложения в инфраструктуру и оборудование, в том числе нужна целая армада небезопасных для природы автомобилей.

При этом охотники указывают, что, когда туристов слишком много, они не получают того, ради чего едут. «Национальный парк Серенгети бесподобен, кратер Нгоронгоро — настоящая жемчужина, — делится впечатлениями Наташа Иллумберг. Наташа родом из Швеции, живет в Танзании, где проводит для клиентов охоту на буйвола. — Прекрасно, что в эти национальные парки приезжают туристы-фотографы — автобус за автобусом. Но что происходит в других местах? Сколько людей бывает там, где я работаю, — на угодьях площадью около 1300 квадратных километров? В этом году там побывало всего-то человек 20». И, по словам Наташи, если бы не трофейная охота, в этих местах никто и не подумал бы бороться с браконьерами, никому бы просто дела не было до этих территорий. «Я всегда говорю: ну предложите идею получше, чем охота! В конце концов все должны понимать, кто платит за банкет», — добавляет она.

Охота: с древних времен и до наших дней

Люди убивали слонов еще 14 тысяч лет назад — самые ранние свидетельства были найдены, правда, не в Африке, а на другом конце света — недалеко от места слияния Оби и Иртыша: на обнаруженном учеными позвоночнике шерстистого мамонта виднелись следы проткнувшего его оружия с каменным наконечником. Вероятно, люди и тогда охотились не только для того, чтобы прокормиться. Охота считалась показателем высокого статуса в общине, мужской зрелости и власти.

На ассирийских настенных рисунках 650 года до н. э. изображены львы, которых только что выпустили из клетки, чтобы восседающий на колеснице царь мог расправиться с ними. В восточноафриканском племени масаи с давних времен убивали тех же львов во время обряда посвящения.

С появлением более продвинутого оружия охота превратилась в своего рода спорт. Тогда же были отмечены первые случаи вопиющих злоупотреблений. Так, в 1760 году два охотника в Пенсильвании подстрелили более тысячи крупных животных — медведей, пум, рысей, волков, бизонов, лосей, росомах — и тысячи зверей помельче. Большую часть добычи просто спалили в костре.

В конце XVIII века анонимный британский охотник издал книгу «Справочник спортсмена, или Очерк об охоте», в которой был описан принцип «честного преследования», оставляющий добыче шанс избежать гибели, а также изложены «указания джентльменам», касавшиеся и того, сколько следует убивать дичи. В 1887 году будущий президент США Теодор Рузвельт основал клуб Boone and Crockett, объединивший влиятельных охотников страны; клуб внес решающий вклад в создание системы национальных парков.

В 1934-м в столице Кении Найроби группа белых охотников основала Восточно-Африканскую ассоциацию охотников-профессионалов, провозгласив своеобразный кодекс чести и подтолкнув чиновников к созданию законов и правил, запрещающих отстреливать самок, а также охотиться вблизи водоемов и стрелять из машин. Члены организации работали над сохранением охотничьих угодий, что, впрочем, отнюдь не мешало им в то же самое время активно отстреливать диких животных на континенте.

С тех пор прошло немало времени, многое изменилось, но главный вопрос к охотникам остался: «фото с добычей», на которых те позируют с застреленными животными, порождают волны общественного порицания. Взять хотя бы историю дантиста Уолтера Палмера из Миннеаполиса, застрелившего известного в Зимбабве льва Сесила в июне 2015 года, — люди были вне себя от ярости. Дискуссия разгорелась с новой силой, когда в июле 2017-го во время легальной трофейной охоты был застрелен лев Ксанду из помета Сесила.

Более половины населения планеты живет в городах, и это сильно изменило наши отношения с дикой природой. Все мы больше не являемся частью дикого мира, его дождевых лесов и обширных пастбищ — мы лишь потребляем его блага. Ставшая привычной для всех нас установка на быстрое потребление по-своему проявляется и среди охотников, и это не может не беспокоить. В стремлении сэкономить время и деньги некоторые не гнушаются охотиться на приваде или на огороженных территориях, стрелять с вертолета либо прямо из кузова пикапа. В Танзании, случалось, приезжие охотники буквально расстреливали животных из автомата, причем среди их жертв были беременные самки.

В недавно опубликованной работе социопсихологи описывают новое поколение охотников, живущее по принципу «убей и расскажи всем»: они выкладывают фотографии добычи в социальных сетях, зачастую выставляя туши своих жертв в позах, унижающих достоинство животных.

В ЮАР, где в дикой природе осталось около двух тысяч львов, охота на содержащихся в неволе животных превратилась в целую индустрию с оборотом более 100 миллионов долларов в год. Есть более 200 «ферм», где около 6 тысяч животных содержат с одной лишь целью — чтобы их можно было убить. Как показал в своем документальном фильме «Кровавые львы» (2015 г.) южноафриканец Йен Мичлер, порой животных содержат и разводят в ужасающих условиях. Подросшие самцы здесь же, в неволе, становятся жертвами охотников, причем стоимость такого гарантированного трофея невелика, если сравнивать с 21-дневной охотой на дикого льва (от 5 до 15 тысяч долларов против минимум 50 тысяч долларов). «Это просто отвратительно, — негодует Мичлер. — Похоже на какое-то извращение».

У такой охоты есть еще один негативный эффект. Охотникам нужны череп и шкура, но одновременно растет спрос на кости — азиаты используют их в народной медицине. В этом году ЮАР утвердила экспортную квоту на скелеты 800 львов. Активизация легальной торговли данным товаром с «ферм» вызывает немалое беспокойство, ведь тем самым правительство подстегивает и без того высокий спрос на кости львов и ставит под угрозу будущее 20 тысяч особей, живущих на воле в Африке.

Среди наиболее активных критиков «новых веяний» — сами охотники. «Если нам не удастся убедить большинство, что охотиться — это нормально с моральной точки зрения, то в будущем на нас можно поставить крест», — убежден Кай-Уве Денкер, известный в Намибии профессиональный охотник. Возражая критикам, некоторые охотники напирают на экономическую составляющую — мол, именно благодаря им в Африке сокращается число бедных. Денкер не согласен: «Очень опасно использовать только финансовые аргументы. Безусловно, вклад в экономику, получение дохода, рабочие места — все это важно, но вторично. Деньгами нельзя оправдать совершение аморальных поступков».

С Денкером мы беседуем в его доме, который он построил в горах Эронго в 40 километрах от ближайшего населенного пункта. Кай-Уве с горечью рассказывает о том, что в Африке почти не осталось мест, не тронутых человеком. По его словам, когда человек охотится — если он делает это по правилам, — он «вступает в диалог с собственной смертью».

Высокий, худощавый, одетый в рваную рубашку и короткие шорты, Денкер — легенда здешних мест: про него говорят, что во время охоты он проходит до 65 километров в день. Денкер следует строгим правилам: трофей, будь то слон или антилопа куду, должен быть добыт с подхода в местности своего традиционного обитания, стрелять можно лишь в старых, неспособных к размножению особей.

«Большинство противников охоты считают ее извращением, — говорит Денкер. — Но в ней как таковой нет ничего извращенного. Охота у нас в генах».

Нельзя резать курицу, несущую золотые яйца. Мне не раз доводилось слышать эту фразу — она хорошо описывает, как деньги изменили мнение сельских жителей о ценности трофейных животных. Да, в глазах общины леопарды — это прежде всего убийцы, носороги — уничтожители посевов. Чтобы защититься от врагов, их часто и без всяких сантиментов отстреливали и травили. Но, с другой стороны, если дикие животные начнут приносить местным жителям доход, вполне логично, что их перестанут убивать и примутся защищать.

Мне довелось видеть подобное в Калахари: в ежегодном учете диких животных в Ньяе Ньяе участвовало около 50 местных бушменов. Они провели трое суток на разных водопоях, подсчитывая зверей на общей площади 9 тысяч квадратных километров.

Несмотря на всю хрупкость установившегося баланса, Ньяе Ньяе считается относительно успешным проектом, отчасти благодаря тому, что квоты на отстрел животных методически отслеживали и повышали постепенно.

В угодьях открыта охота на слонов, леопардов, антилоп куду и антилоп гну. Цены устанавливает управляющий совет резервата в составе пяти человек, доход делится поровну среди местных жителей. В прошлом году на каждого взрослого старше 18 лет пришлось по 70 долларов выплат от Ньяе Ньяе. «Нам хватает», — говорит руководитель проекта Бобо Тсамкхао, с которым мы беседуем у него во дворе, сидя перед полуразваленным домом. Согласно действующим правилам, охотники обязаны нанимать и обучать местных жителей, а также делать взносы на финансирование местной школы и больницы.

В 1998 году Ньяе Ньяе стал первым резерватом в Намибии, переданным в собственность и в управление местным жителям. Раз в пять лет здесь проводят тендер, чтобы определить, кто получит доступ к организации сафари-туров. В прошлом году выигравшая ставка превысила 400 тысяч долларов — охота на слонов дорожает. Организаторы сафари продают туры охотникам-любителям, покрывая расходы и извлекая прибыль.

Во время моего визита в сентябре 2016 года Феликс Марневек получил результаты тендера, согласно которым он должен был свернуть работу в Ньяе Ньяе к концу сезона — его ставку перебили. «Я буду скучать по этим местам», — вздыхал он. Однако у Феликса остались угодья к северу. А больше всего он беспокоится о том, что новые люди могут нарушить хрупкое равновесие в Ньяе Ньяе.

Власти Намибии передали угодья в местное самоуправление; правительства других стран, например, Танзании, решили действовать иначе — чиновники сдают государственные земли в аренду. Критики говорят о недопустимости такого подхода: когда казна пуста, велик соблазн увеличить квоты на отстрел без оглядки на состояние популяции. В тех регионах, где собранные средства не направляют на финансирование природоохранных проектов, становится попросту не на кого охотиться. За последние десятилетия до 40 процентов охотничьих угодий в Танзании опустели.

Согласно данным аэрофотосъемки, в популярном среди трофейных охотников резервате Селус в Танзании популяция слонов сократилась до 15 тысяч особей, а ведь еще в 2009 году их насчитывалось около 50 тысяч. «Почему в Селусе устроили настоящую бойню? — задается вопросом занимающаяся вопросами охраны диких животных Катаржина Новак из ЮАР. — Если полученные от охоты средства направляются на борьбу с браконьерством и охрану животных в Селусе, то куда исчезло такое количество животных? ».

Крейг Пэкер подходит к вопросу сохранения дикой природы Африки с практической стороны: «Если бы охотники платили по миллиону долларов за льва, и все эти деньги поступали напрямую на охрану природы, то за судьбу этих хищников можно было бы не беспокоиться. Но сейчас за каждого льва платят лишь несколько десятков тысяч долларов, и мизерная часть этих денег направляется на природоохранные мероприятия».

По словам Пэкера, на охрану дикой природы в национальных парках Африки требуется ежегодно направлять до двух миллиардов долларов. Возможные источники финансирования — Всемирный банк, благотворительные фонды и неправительственные организации.

Охотники оправдываются: не они устанавливают квоты и стоимость отстрела животных. Они не могут повлиять на коррупцию в ряде стран (хотя трудно не признать, что они косвенно поддерживают ее). Некоторые охотники разделяют беспокойство защитников природы. Кевин Рейд, владелец ранчо в Техасе, говорит, что занимается разведением крупных видов африканских зверей не только для спортивной охоты, но и для того, чтобы создать «генетический банк животных» таких редких видов, как антилопы ориксы и белые носороги.

«Мы хотим предотвратить вымирание этих животных», — объясняет Кевин. Возможно, в конечном счете все сводится к нескольким вопросам. Прежде всего напрашивается такой: человеческий вид сегодня, бесспорно, оказался в доминирующем положении; как естественная среда подстроилась под нас и какими в связи с этим будут новые правила игры? Возможно, наш долг перед природой заключается в том, чтобы после всего причиненного ей вреда одуматься и вести себя иначе — брать меньше, отдавать больше? Возможно, сейчас самое время прекратить убивать постепенно исчезающих диких животных из чисто спортивного интереса или желания похвалиться трофеями? Неужели все сложится так, что от дикой природы у нас останутся лишь эти самые трофеи, как символы былого великолепия?

На двенадцатый день охоты на слона в Ньяе Ньяе Дэм напал на след трех взрослых слонов, двигавшихся вместе. Феликс Марневек и его американский клиент аккуратно подошли к животным с подветренной стороны — это были крупные самцы. Самый старый и большой слон стоял отдельно от остальных. Феликс и охотник сменили позицию, и вот будущая жертва уже двигалась к зарослям кустов прямиком на них. Охотник пригнулся с одной стороны куста, а слон — дряхлый, наполовину сточивший последние, шестые, моляры, мирно жевал листву с другой. Очевидно, старому зверю так и так оставалось немного.

Этично ли застрелить этого старика, чтобы помочь другим животным в Ньяе Ньяе?

Матерые слоны, по словам биолога Кейтлин О’Коннел, служат настоящим источником мудрости в стаде. К примеру, именно они определяют, когда и куда двигаться в поисках воды. «Вопреки распространенному мнению, самцы слонов — очень общительные животные, — рассказывает Кейтлин. — Они перемещаются большими группами до 15 особей, в которых царит строгая иерархия. Старший самец устанавливает столь необходимую в стаде гегемонию и оказывает эмоционально-социальное влияние на более молодых». В отсутствие зрелого самца молодняк куда чаще затевает драки, впадая в муст — агрессивное состояние в брачный период, когда уровень тестостерона подскакивает в 10 раз.

…Затаившийся в 15 метрах охотник видел каждую складку на коже обедавшего рядом с ним гиганта. В одно мгновение человек прицелился и выстрелил слону прямо в сердце. Животное тут же развернулось и принялось было бежать, но, не преодолев и 30 метров, упало на землю. Еще выстрел — прямиком в мозг — и дело сделано.

В последующие шесть часов бушмены разделывали тушу, добыв около трех тонн мяса для своей общины. Одни только бивни весили по 32 килограмма каждый.

Несколько недель спустя я все еще думал об этих бивнях, ставших чьей-то собственностью, символом сомнительного успеха. Это все, что осталось от семитонного живого существа.

Я вспоминал Бобо Тсамкхао, главу бушменского племени, его жен и детей, представляя, как они едят добытое мясо. А еще они получат деньги — по сути, тоже благодаря погибшему слону.

Охотник оплатил убийство представителя стремительно сокращающегося вида — и тем самым накормил племя бушменов и обеспечил охрану земель Ньяе Ньяе. Во всей этой истории что-то по-прежнему казалось мне неправильным. Даже если допустить, что охота «у нас в генах», как говорит Кай-Уве Денкер, все равно остается один вопрос: морально ли в наше время уничтожать представителей животного мира, и так находящихся под угрозой?

Охотники уехали, и стада слонов потянулись по пескам в поисках воды. В пустыне снова воцарился покой — на время, пока очередной сезон охоты не приведет сюда новых любителей трофеев.

 Майкл ПАТЕРНИТИ
 Фото: Дэвид ЧЕНСЛЕР, nat-geo.ru