Одиссея Игоря Шпиленка по заповедной России

Путешествие мечты. Путешествие жизни. Маршрут, соединивший два главных для меня места действия — Брянский лес и Камчатку. Между ними — девять часовых поясов, треть окружности земного шара. До недавнего времени я мало где бывал между этими крайними точками на карте моей Родины. И, отправляясь в путешествие, понимал, что это будет не праздная поездка из тщеславного спортивного интереса — пересечь самую большую в мире страну, — а настоящая рабочая фотоэкспедиция, посвященная столетнему юбилею заповедного дела в России.

…Многие меня спрашивали о плане путешествия. Весь мой предыдущий опыт говорит об одном: о вредности плана. Сколько раз в фотопоездках я глубоко сожалел о том, что назначена фиксированная дата отъезда: обычно она, как назло, совпадала с началом самых интересных для съемки моментов, когда так обидно уезжать!

Позади 60 тысяч километров российских дорог — и ни одного ДТП!

В этот раз моим планом стало отсутствие плана. Была мечта — доехать от Брянского леса до Камчатского полуострова и обратно, нанизывая на маршрут заповедники и национальные парки, и с помощью фотографий рассказать о них как можно большему числу людей. Планов же в этой мечте не было вовсе: не прорабатывался маршрут, не было графика движения, не было жесткого списка заповедников и парков. Фотография — это светопись; откуда мне знать, какой свет будет сегодня вечером — или завтра, или через месяц? Откуда мне знать, сколько часов, дней или недель я буду в нужной точке ждать нужного света? Какого числа зацветут в этом году в южнорусской степи дикие тюльпаны? Сколько дней мне понадобится, чтобы найти на огромных просторах Прикаспийской низменности кочевников-сайгаков, которых осталось всего-то 3−4 тысячи из еще недавно многосоттысячных стад?

Даже в предварительном определении сроков экспедиции я ошибся на целый год: объявил в социальных сетях, что она будет длиться три сезона, а на деле оказалось четыре. В общем, если у вас нет плана, то вы его и не нарушите. Я тут, впрочем, не оригинален; еще Джон Стейнбек писал в своем «Путешествии с Чарли в поисках Америки»: «Путешествие — это индивидуальность, двух одинаковых не бывает. И все наши расчеты, меры предосторожности, ухищрения, уловки ни к чему не приводят. После долголетней борьбы становится ясно, что не мы командуем путешествиями, а они — нами».

Экспедиционная машина возле реки Селенги в Республике Бурятии. Совсем недалеко от Улан-Удэ, на пути в Баргузинский заповедник — туда, где в 1917 году началось наше заповедное дело

Сколько себя помню, еще с дошкольных лет, во мне боролись две большие мечты. Первая — жить в избушке на берегу речки и охранять лесную живность вокруг себя, знать «в лицо» каждого зверя, каждое дерево, каждую кочку в соседнем болоте. А второй мечтой был дом на колесах — чтобы в нем путешествовать. Когда друзья по детсаду и школе рисовали самолеты и танки, моя рука выводила фантастические дома на колесах среди лесов и гор, на берегах рек и озер в окружении диких зверей и птиц.

Если не забывать о детских мечтах, то они сбываются. Первую половину жизни я прожил большей частью на лесном кордоне в Брянском лесу, на берегу реки Неруссы. Служил, как мог, своей малой родине, месту, где родился и вырос. Ловил браконьеров, участвовал сначала в организации заповедника «Брянский лес», а потом в его становлении. Должен сказать, что и в то время я никогда не забывал о своей второй мечте. Было дело, даже соорудил брезентовый фургон из простой конной телеги и, словно цыган, по нескольку дней путешествовал по болотному и буреломному бездорожью окрестных лесов. Но все те мои путешествия и на лошади (в 1980-х годах), и на вездеходном «уазике» (в 1990-х) не выходили за радиус 50 километров от дома. Тогда мне этого хватало: я был поглощен заповедными делами в родном Брянском лесу. За его пределы я почти не выезжал, разве что несколько раз в год в Москву по делам да изредка в другие заповедники страны. К концу 1990-х я понял, что заповедник «Брянский лес» уже подрос и вполне может жить без меня. Вот тогда и проснулась во мне тяга к дальним путешествиям.

Эта страсть органично соединилась с еще одной, пришедшей из детства, — занятием фотографией. Так в середине жизни я превратился в фотографа-путешественника, а главной темой моих фотоснимков стала удивительная природа российских заповедников.

Я как будто опять впал в детство, снова начал рисовать дома на колесах — разные идеи, разные варианты. И вскоре такой дом у меня появился. Его сделали в Нижнем Новгороде на шасси легендарного по проходимости воина и трудяги «ГАЗ-66» — современный вариант с более удобной кабиной. Про себя я его называл тракторомобилем: крейсерская скорость у него чуть выше, чем у трактора, а проходимость — такая же! Сзади моего ГАЗона не грузовой кузов, а небольшой утепленный: 3,5 метра в длину и 2 — в ширину. Свое экспедиционное жилье я оборудовал не без комфорта: удобная широкая кровать, рундуки для припасов, шкаф, кухонный стол с газовой плитой. На переднем бампере вездехода я поставил мощную электрическую лебедку, которую не раз пришлось испытывать на прочность, вытягивая свою и чужие машины из болот или придорожных кюветов. На крыше фургона, кроме запасного колеса, можно было поместить пластиковую или резиновую лодку, велосипед и разобранные скрадки для наблюдений за животными.

В конце 1990-х — начале 2000-х за несколько лет мой экспедиционный дом на колесах успел побывать в десятке заповедников и национальных парков Европейской России, раскинувшихся на территориях от Белого моря до Черного. Доезжал даже до Казахстана. Поездки длились обычно по месяцу, а то и по два, и мне очень нравилась жизнь на колесах. Кроме транспортного средства и жилья, мой фургон служил еще и отличным скрадком для съемки животных (звери обычно боятся именно человека, а не долго стоящую на одном месте машину). Из окошек фургона я с комфортом снимал рыбалку осторожных черных аистов на Брянщине, зубров в национальном парке «Орловское Полесье», журавлей-красавок в Калмыкии, хищных птиц в Астраханской области.

…А в 2004 году я решил слетать на Камчатку — как тогда думал, на две недели. Но влюбился в прекрасную природу далекого полуострова, да так, что для меня перестали существовать все остальные части света. Я устроился работать в Кроноцком заповеднике инспектором и месяцами нес службу то среди горячих источников и медведей в Долине гейзеров, то в кальдере вулкана Узон, то на берегу Тихого океана в Кроноцком заливе. Однажды прожил чуть больше года в таежной избушке в низовьях реки Кроноцкой, ни разу не выбравшись в цивилизацию! Там было так здорово, что, когда за мной прилетел вертолет, у меня в глазах стояли слезы — не хотелось покидать чудесный оазис по-настоящему дикой природы.

В общем, Камчатка стала для меня вторым домом, второй родиной. Первые мои фотокниги были о Камчатке. Семья тоже перебралась в Петропавловск-Камчатский, поближе ко мне. А экспедиционный фургон на колесах остался законсервированным и практически забытым под навесом в моей деревне Чухраи. Девять лет не подходил к нему…

В апреле 2016 года я начал обратный путь от Тихого океана. В первые же дни на берегах Японского моря, в Сихотэ-Алинском заповеднике, был потрясен красотой цветущих на сопках рододендронов

Когда я приезжал в отпуск в Брянский лес и видел под навесом начавший ржаветь фургон, полузабытые мечты всплывали и опять будоражили меня: сколько еще бездействовать дому на колесах, когда состоится оно, «путешествие жизни»? И вот однажды я решил проложить маршрут по заповедникам между Брянским лесом и Камчаткой.

Мне очень повезло, что вся моя профессиональная жизнь связана с заповедниками. Мы, россияне, можем гордиться системой особо охраняемых природных территорий — одной из самых обширных и эффективных в мире. Сегодня у нас действуют 103 государственных природных заповедника, 50 национальных парков, 53 федеральных заказника, охватывающих заповедные участки на территориях от Куршской косы на Балтике до Берингова пролива в Тихом океане. Это около трех процентов территории страны. Наряду с федеральными особо охраняемыми природными территориями существуют тысячи местных заказников, памятников природы и природных парков. Совокупная площадь всех видов особо охраняемых природных территорий сегодня занимает более одной десятой площади России! Роль заповедников и национальных парков для сохранения биоразнообразия, генофонда растений и животных, развития экологической науки и экологического просвещения невозможно переоценить. Но я — фотограф, и меня прежде всего привлекает красота, щедро разлитая в первозданной природе…

Поскольку путешествие приурочено к столетию заповедного дела, сразу стало понятно: на сей раз моя цель — рассказать о том, какой стала заповедная система страны за 100 лет своего развития, показать, как выглядят заповедные земли, что за люди там работают, какие задачи они решают. Параллельно пойдут сюжеты о природе и людях за пределами заповедников, о той России, которая живет вдалеке от оживленных дорог, которая надеется только на себя…

Отсутствие плана дает свободу действий, свободу маневра, особенно если в дальней дороге ты один. Я не люблю многолюдные автоэкспедиции и автопробеги, когда обвешанные флагами и обклеенные наклейками спонсоров машины идут колонной, подчиняясь командам по рации и общему для всех режиму. Мне, экстремальному жаворонку, нужна свобода тронуться в путь в несусветную рань, порой за несколько часов до восхода солнца. Мне нужна свобода остановиться в любой момент, чтобы поговорить с пастухом в степи или купить у бабушки на обочине первые ягоды земляники, мне нужна свобода потратить на съемку столько времени, сколько понадобится.

В кабине моей машины есть только одно пассажирское сиденье, но и оно значительную часть пути пустовало. На отдельных участках маршрута со мной ехал то кто-то из семьи, то помощники, то волонтеры, то проводники, то сотрудники заповедников и парков. Но по большей части я был один, а значит, не надо было ни с кем идти на компромиссы, как-то увязывать свои желания с желаниями попутчика. Говорят, одному путешествовать по России небезопасно, особенно если возишь с собой дорогое оборудование и снаряжение. Но я за время экспедиции ни разу не столкнулся с проявлениями дорожного криминала или насилия. Для ночевки, когда было возможно, старался отъехать хотя бы на километр от шумной трассы, в первую очередь для того, чтобы не слышать гул проносящихся мимо большегрузных машин.

Ехать было задумано не спеша, с долгими остановками для съемок: сезон 2013 года от ранней весны до поздней осени в одну сторону, сезон 2014 года по Камчатке, сезон 2015 года — обратно в Брянский лес. В транспортном отношении полуостров Камчатка — это остров, туда нет ни железной, ни автомобильной дороги, даже зимней. Поэтому сразу было очевидно, что мой маршрут пройдет через Владивосток, из которого машина до Камчатки будет добираться морем. Таков был замысел в общих чертах. Но когда я попал на Камчатку, стало понятно, что одного сезона среди вулканов, гейзеров и медведей мало, поэтому возвращался я оттуда уже в 2016 году. Опять переправил машину морем во Владивосток, в середине апреля начал движение.

С Дальнего Востока на запад страны ведет единственная дорога, поэтому на обратном пути значительную часть маршрута мне пришлось повторить, заезжая в те заповедники, которые я пропустил по дороге на восток. В Западной Сибири, как только появилась возможность уйти на север, я сделал это, проложив путь по Северному Уралу, Архангельской области, Карелии, заехав даже на Кольский полуостров в Лапландский заповедник.

В заповедниках проводятся работы по отработке методики разведения диких видов животных. Например, в Печоро-Илычском заповеднике (Республика Коми) с 1949 года работает ферма по одомашниванию лося

Честно говоря, 11 апреля 2013 года, в день, когда начиналась моя экспедиция, я сам не очень верил, что сумею добраться до Камчатки и вернуться назад с результатами. Прошло четыре сезона, и 11 октября 2016 года мой фургон своим ходом вкатился на центральную усадьбу заповедника «Брянский лес».

Позади 60 тысяч километров российских дорог — и ни одного ДТП! Ухитрился обойтись единственным штрафом: уже на обратном пути, когда я пересекал границу Архангельской области и Карелии, на въезде с разбитой лесной дороги в город Пудож на меня составили протокол за грязный задний регистрационный номер, что обошлось мне в 250 рублей.

В первом же национальном парке на моем маршруте, в «Орловском Полесье», в середине апреля снег был такой глубины, что даже «уазики» не могли съезжать с расчищенных дорог, а мой фургон спокойно добирался по снежной целине до нужных мест. Потом началась весенняя распутица, разливы рек и ручьев с унесенными мостами, тяжелая красная глина в Калмыкии, сыпучие пески в Астраханской области, болота Западной Сибири, горные перевалы и броды через бурные реки в Сибири Восточной. Апогей дорожных приключений и трудностей пришелся на Камчатку, где я научился почти до ноля стравливать давление в шинах, чтобы передвигаться по летним снежникам на склонах вулканов, где фургон «всплывал» при переправе через устья рек, где резину вездеходных колес грызли медведи, пока я отсиживался в кузове.

Любое мое путешествие, близкое или дальнее, начинается с Брянского леса и заканчивается им. Здесь нет фантастических пейзажей, нет умопомрачительных гор и бездонных озер. В природу надо вглядываться, она мягка и лирична. Словосочетание «Брянский лес» означает не леса Брянской области, а имя собственное — так называется большой лесной массив, протянувшийся с севера на юг через всю область вдоль левого берега Десны. Южная оконечность Брянского леса заходит в Сумскую область Украины, там в 1999 году был создан украинский национальный парк «Деснянско-Старогутский». На востоке зеленое пятно Брянского леса проникает в Хотынецкий район Орловской области, где в 1994 году тоже создали нацпарк — «Орловское Полесье». На севере Брянский лес смыкается с лесами Калужской области, где тоже есть заповедник — «Калужские засеки» и нацпарк «Угра». В 1987 году в южной части был создан государственный заповедник «Брянский лес», первым директором которого мне посчастливилось работать.

Деревня Чухраи, в которой я живу уже 25 лет, находится в пойме лесной речки Неруссы и со всех сторон окружена охранной зоной заповедника. В середине XX века здесь жили около 500 человек, а сейчас — менее десятка, поэтому огороды и сенокосы зарастают молодым ольшаником и осинником. Дикая природа подбирается прямо к окнам дома. Иногда смотришь и думаешь: зачем я езжу на край света? Здесь есть все для счастья фотографа… Особенно эти мысли усиливаются за день-два до отъезда. Так и в этот раз. Ранняя весна 2013-го выдалась необыкновенно снежной, и только в начале апреля снег начал оседать под теплыми дождями, но в тот день, на который я назначил отъезд, пришел циклон: облепил сырым снегом стволы и ветви деревьев, подарил настоящую сказку. Я люблю снимать природу на стыке сезонов. Мягкий снег не скрипел под ногами, поэтому было нетрудно подходить к животным, прячась за облепленными снегом кустами. Я решил задержаться на пару дней — и не зря: удалось сделать несколько атмосферных снимков.

Как ни здорово в Брянском лесу, пришло время уезжать. На восходе солнца 11 апреля я попрощался с семьей и завел свой фургон, чтобы через три с половиной года, проехав чуть не всю страну, снова вернуться сюда…

Игорь ШПИЛЕНОК, nat-geo.ru